Интернет распространился сейчас повсеместно и стал важным для разных людей. Можно предположить, что особенное значение он должен был приобрести у людей, находящихся вдали от дома и близких. Антропологи уделяют особое внимание изучению групп таких людей, чтобы понять последствия воздействия на них интернета. Изначально объектом изучения были группы мигрантов, разделённых со своими семьями (см. например, Horst and Panagakos, 2006). Но вскоре стало ясно, что интернет может быть чем-то большим, чем просто инструментом для воссоединения (re-connection) — к примеру, он может сам по себе выступать в качестве дома, что созвучно заголовку книги Грешке о южно-американских мигрантах, «Есть ли дом в интернете» (Is there a home on the internet).

Во время одного из своих исследований я обнаружил, что интернет действительно может стать самой важной локальностью в жизни индивида. К примеру, один мой знакомый филиппинец в Лондоне не пользуется никакими местными благами — он никогда не ходит в пабы или в кино. Всё своё время, за исключением работы, сна и еды, он проводит в социальных медиа в компании друзей и родни. В книге Tales from Facebook (Miller, 2011) можно найти историю инвалида доктора Карамата, который никогда не выходит из своего дома в Тринидаде, беря от жизни всё что можно в фейсбуке, где он «работает», собирая активистскую информацию о правах человека, и «социализируется» в группах новых друзей из широкой южно-азиатской диаспоры.

Часто отношения на расстоянии становятся ещё сложнее — например, из-за возраста участников. Представьте себе треугольник общения, состоящий из детей из Танзании, живущих в США, их престарелых родителей, оставшихся в Танзании, и других родственников и опекунов, заботящихся об этих детях. Тут социальные медиа оказываются близки таким медиа, в основе которых лежит использование веб-камеры. Skype и другие приложения для смартфонов позволяют реконструировать семейную близость и поддержку в транснациональном контексте (Kaiser-Grolimund, 2018). А бывают и обратные ситуации — родители уезжают на заработки и на расстоянии хотят заботиться об оставленных детях. Этому посвящена книга, которую мы написали вместе с Миркой Мадиану в 2012 году. Сначала мы расспрашивали филиппинских женщин, работающих в Великобритании, о том, как устроены их отношения с детьми, а затем отправились на Филиппины, чтобы спросить самих детей, что они об этом думают. Ключевой вопрос — возможно ли быть «матерью», когда отношения поддерживаются исключительно через медиа (многие из матерей практически не видели своих детей с тех пор, как покинули Филиппины). В основном матери считали, что могут компенсировать своё отсутствие с помощью социальных медиа и даже планировали остаться в Великобритании. Дети же рассказали о двойственном восприятии отношений, основанных исключительно на общении по сети, — иногда в таких отношениях они видели по преимуществу слежку, а не заботу. Важность этого исследования заключается в том, что оно ставит под сомнение простую идею: миграция ведёт к нарушению коммуникации в отношениях, которая затем может быть восстановлена с помощью новых медиа. Получается, что когда мы говорим о локальности или о доме, мы сразу подразумеваем и базовые компоненты повседневной жизни, такие как забота родителей и детей друг о друге.

В проекте Why We Post мы тоже изучали мигрантов. Этот проект состоял из девяти параллельных полевых этнографических исследований по всему миру. А после мы опубликовали 11 книг (например, How The World Changed Social Media, 2016). Все они доступны для скачивания на сайте UCl. Один из участников нашей группы был в Южной Индии. Он хотел узнать, есть ли разница в том, как используют социальные медиа люди из деревень и новые мигранты — работники IT-сферы. Мы нашли место, где две этих группы были расположены рядом. Это огромный IT-комплекс, построенный на территории нескольких деревень. Вопреки нашим ожиданиям, между этими двумя группами было больше параллелей, связанных с такими факторами как родство или класс, чем различий (Venkatraman, 2017). Другая наша коллега работала в городе Мардин в юго-восточной Турции. Многие её информанты из числа курдов сами были мигрантами и беженцами из зоны многолетнего конфликта между курдскими национальными меньшинствами и основным турецким населением страны (Costa, 2016). В этом кейсе социальные медиа использовались, чтобы реконструировать традиционные формы дома. Как и во многих антропологических исследованиях, дом тут понимается не как специфическое место, а как система кровных уз, в случае курдов основанная на происхождении и верности клану. У человека могут быть сотни друзей на фейсбуке и почти все они — это родственники.

Яснее всего соотношение интернета и офлайна видно в другой части проекта Why we post. Ещё одна наша коллега изучала масштабную внутреннюю миграцию в Китае (Wang, 2016). 250 миллионов человек из сельскохозяйственных регионов отправились на фабрики. Прожив на одной из таких фабрик 15 месяцев, исследовательница обнаружила, что вопреки её ожиданиям, рабочие не стремились поддерживать связь с односельчанами. Скорее переход из оффлайна в онлайн можно сравнить с миграцией из глубокой провинции в более многонациональные регионы Китая, такие как Шанхай. Для этих мигрантов социальные медиа были в первую очередь средством успешного принятия новой жизни в современной многонациональной китайской поп-культуре, в которой они оказывались, переезжая на фабрику. Так что их использование социальных медиа было скорее созданием нового современного (modern) дома. Люди отказываются от традиционных связей с семьёй и жителями своей деревни и включаются в современную массовую культуру, где они живут онлайн в окружении быстрых машин и частных бассейнов.

Что объединяет все эти наблюдения — когда мы думаем о локальности в контексте интернета, важным оказывается не только географическое пространство оффлайна или онлайна. Важно то, зачем люди вступают в отношения с другими — будь то другие люди или идеальные способы устроить жизнь/повседневность.

The internet has become ubiquitous and important for all populations. But we would expect it to have a particularly significance for populations that have become dispersed and separated from their homeland and from each other. Anthropologists have therefore particularly focused upon these populations for understanding the consequences of the internet. An initial concern was with the potential use by migrant populations who are separated from their families (e.g. Horst and Panagakos 2006). But from early on it was clear that the internet could be more than a mode of re-connection, and instead represent a kind of home or place in its own write, as echoed in the title of Greschke volume on South American migrants `Is there a home on the internet'.

In the course of my work I have found that the internet can indeed become the most important locality in an individual's life. For example, A Filipina worker in London I know well makes no use any of the local facilities, never going out to pubs or films. Apart from working, sleeping and eating, she spends her entire time on social media in the company of friends and kin. In Tales from Facebook (Miller 2011) we find the story of Dr. Karamath who is disabled and so never steps out of his house in Trinidad, living as much as possible in Facebook instead, which is where he `works' aggregating activist information on human rights, and `socialises' with a group of new friends from the wider South Asian diaspora.

Often these transnational relations are complicated by other factors, for example, the relationship between the generations. For example, today we might see a triangle including Tanzanian children in the United States, their elderly parents left behind in Tanzania and the other relatives and carers involved in their care. In such circumstance social media takes its place alongside webcam based media such as Skype and the other facilities offered by Smartphones to reconstruct the intimacy of family care in a transnational context (Kaiser-Grolimund 2018). The internet can equally well be employed in the opposite direction where parents are attempting to care for their left behind children. This was the subject of a book by Madianou and Miller (2012) in which the authors worked firstly with Filipina mothers employed in the UK, but then travelled to the Philippines to ascertain the views and experiences of their left-behind children. The core question was whether it is possible to be a `mother' when the relationship is entirely constituted through the media, since many of these mothers had barely seen their children since they left the Philippines. In general the mothers felt that with intensive use of social media they could, in effect, reconstitute their role as mothers, while the children were much more equivocal about the consequences of a relationship largely constituted by social media, which they could sometimes view as closer to a re-imposition of surveillance rather than of care. Indeed, it is possible that some of these diaspora workers were still more inclined to remain in the UK, bolstered by the belief that they could simultaneously carry out their role as mothers. The importance of this research is that it challenges the simple idea that migration leads to a loss of communication in relationships that is then repaired by new media. So when we consider locality or home, we are also bringing into play the basic components of domestic life such as the care of parents and children for each other.

The issue of migration was an important component of the Why We Post project which consisted of nine simultaneous ethnographies at fieldsites all around the world, and which has subsequently been published in the form of eleven open access volumes (e.g Miller et al. 2016). Our fieldsite in South India was set up in order to contrast the use of social media by people who had lived in villages for generations, as against a new migrant population consisting of thousands of IT workers who occupied a new complex that had been placed within those villages. Contrary to the expectation of the ethnographer. However, there were more parallels between these two populations in relating to factors such as kinship and class, than there were differences (Venkatraman 2017). In the case of Costa (2016), working in the town of Mardin, in SouthEast Turkey many of her Kurdish informants were themselves migrants and refugees as a result of many years of conflict between the minority Kurd population and the main Turkish population of that country. This seemed to a case where social media is used to reconstruct traditional forms of home, but as with so much of anthropological study, home is less a specific geographic place, than a system of kinship, in this case based on lineages and tribal allegiance . An individual may have hundreds of Facebook friends, but almost all of them are relatives.

The most revealing study in terms of what we can understand about the relationship between the internet and locality came from another of these projects. Wang (2016) studied the largest internal migration in history, that of 250 million Chinese people who moved from rural areas to factories. By living within one of these factories for 15 months she found that contrary to her expectations they were not using Chinese platforms such as QQ and Wechat to reconnect with the villages that they came from. Rather the migration from offline to online was in parallel with the migration from the deep interior to the more cosmopolitan areas of China represented by cities such as Shanghai. For these migrants social media was, if anything, a more successful means of embracing the new life of contemporary metropolitan Chinese popular culture, than had been achieved through the migration to the factory itself. So their usage of social media was to create a new modern and cosmopolitan home rather than retain links to their original home. So for this population the creation of home is not at all about the reconstruction of kinship, indeed it is quite the opposite. It consists of repudiating ones traditional links to villages and family and instead embracing the modern popular culture where online they live in a place with fast cars, and swimming pools. But what all these cases have in common is the lesson that when we think of locality in terms of the internet what becomes important is not necessarily a geographical space whether offline or online. But rather the means to create people key relationships which may be to other people or to other ideals.