Глобализация по англо-американской модели на протяжении десятилетий сталкивается со множеством вызовов. Либеральный консенсус заявляет, что
«Альтернативы (например, жестким мерам экономии)
нет», что есть «международное сообщество» и связанное с ним «гражданское общество» с его ценностями, правами и трудностями. Вся эта конструкция постепенно проседает под напором национал-популизма. Закат западного мира происходит не со скоростью света: это скорее медленная имплозия [
1] (сопоставимая с упадком Римской империи). Вместе с тем все быстрее набирает обороты концепция «многополярного» мира — эту идеологию продвигают элиты России и Китая. Если рассуждать по ту сторону добра и зла, доля истины в этом есть. Пока что этот кризис «Одного Мира» не затронул «потоков» (в смысле Мануэля Кастельса) [
2], товаров, услуг и соответствующих им технических стандартов.
В культурном и политическом смысле в мире может царить плюрализм, но в плане глобальной технологической инфраструктуры нам придется говорить на одном языке, иначе сети распадутся, и мы вернемся в начало 90-х — эпоху, когда различные протоколы (например, AOL, интернет, CompuServe, BBS). не могли обмениваться данными. Несложно представить, что HTML или даже TCP/IP может распасться на ряд национальных протоколов — особенно если учитывать роль интернета в нынешних кибервойнах. Нельзя с прежней наивностью говорить о
«приблизительном консенсусе» [
3] в век глобальных конфликтов. Выстроенное по модели «гражданского общества» западное интернет-сообщество не любит обсуждать эти темы, но если посмотреть на то, что происходит в Китае, то картина будет совсем иной.
Большинство из нас до сих пор живет в эпоху инфра-галлюцинаций. И проблема не в том, что нас дурачат или водят за нос. Мы просто забыли, насколько уязвима сеть глобальных коммуникаций и насколько глубоко (западная) идеология глобализации укоренена в глобальной инфраструктуре. Убери одно – пропадет и другое. На
«глобальном Юге» хрупкость интернет-сервисов достаточно очевидна – из-за ежедневных перебоев с питанием и крайней нестабильности мобильных сетей. Интересным случаем здесь является ИГИЛ [
4] — глубоко западное в том плане, что в целях агитпропа оно опиралось на глобальные каналы коммуникации.
Сегодня, говоря о средствах конспирации и ведения войны, мы учитываем только хикеров и криптографию. Но что будет, если мы демонтируем основные узлы глобальной сети и создадим новые, не приспособленные к взаимодействию? Интернет был создан в военных целях — все это знают, и нет нужды возвращаться к этому вновь.
Google и
Facebook с их дата-центрами и кабелями подконтрольны американским военным.
Amazon не подконтрольны российским военным.
Alibaba подконтрольна китайским военным. Надеюсь, мои слова никого не обидят.
Бунт против интернета — каким он окажется? А вот ещё более насущный вопрос: что случится, когда мировые державы вроде России и Китая поймут, что Запад способен дистанционно саботировать всю их инфраструктуру, экономику, коммуникации и военную сферу (и что они могут делать это сами), и не просто слезут с иглы нефтедоллара, а выйдут из технического консенсуса по интернету?
Популисты фантазируют о том, чтобы с головой уйти в городские сообщества с региональными связями. Прибавьте к этому экологическую необходимость в локализации производства, потребность свернуть глобальную торговлю тяжелыми углеродами, выступления против миграции — вот приблизительно это и ждет нас в будущем. Системы ИИ снимут с нас бремя зависимости от английского как международного языка. Наши разговоры будут переводить машины (они уже это делают). Заметьте, что мы с вами говорим по-английски — а ведь я перешел на него лишь в 1994-м. Мое поколение могло наслаждаться культурным богатством и культурным обменом еще до того, как английский язык стал международным. Мы были последними, кто
еще не говорил по-английски; а скоро появится поколение, которое
уже не говорит по-английски. Безумие «мировых стандартов» рассеется, начиная от рецензентов в англоязычных академических журналах, которые решают, что можно назвать «наукой», и кончая коррупционной практикой консалтинговых фирм, сертифицирующих бесчисленные глобальные денежные потоки. По сравнению с 80-ми, когда возникшие после войны западные организации вроде МВФ и Мирового банка определяли экономическую политику везде — особенно в Латинской Америке, – их власть уже сведена к минимуму. Люди по всему миру открывают глаза и учатся видеть в, казалось бы, «нейтральных» процедурах и стандартах ценности белых-гиков-колониалистов-мужчин. «Ваше глобальное управление – не наше».
Какие формы «техно-социальности» возникнут на руинах Кремниевой долины? Об этом интересно было бы поразмыслить, к примеру, в рамках новейших форм научной фантастики. Может, кто-то этим уже занимается, — я просто не в курсе. Нам следует обратиться к страху перед изоляционистской провинциальностью — этой саморазрушительной имплозии внутри Грядущей Монады. Что из глобальной культуры мы ценим настолько, что ни за что с этим не расстанемся? Вряд ли это копеечная идеология мультикультурализма, которая не пошла дальше идей толерантности. Наши культуры стесняются радикальных гибридов, глубокой вовлеченности и тех столкновений, которыми сопровождается постоянное, интенсивное и интимное соприкосновение с Другим.
Интернет – не «плавильный котел» культуры. Вместо этого режимы программного обеспечения теперь по умолчанию устанавливают
«пузыри фильтров». Сети превратились в клетки: теперь они набиты людьми, которые хотят читать только то, что им нравится и что не ранит их чувств. Ценности различия и конфликта следует фильтровать, предотвращать и жестоко наказывать, чего бы это ни стоило. Если ты со мной не согласен — ты тролль, я попрошу — и тебя забанят. Такова культурная логика интернета, которую активно поддерживают инженеры из Кремниевой долины, и ее следствием становится «изгнание» Другого. Я же, в свою очередь, ратую за то, чтобы «работать над проблемами вместе».
На мой взгляд, ценность «сообщества» заключена в усилии, направленном на решение конкретных задач. Нынешней архитектуре социальных сетей, поскольку она основана на постах, лайках, новостях и шеринге, а не на совместной работе, подобной функции сильно недостает.
Прошло 25 лет с тех пор, как в Европе был открыт публичный доступ в интернет. Прибавьте к этому еще 10-15 лет для западноевропейских ученых. Это уже немало, и оправданий тут быть не может. В традиционных информационных технологиях, либертарианских стартапах, альтернативной сетевой культуре и в плане критического анализа не случилось практически ничего. Европа находится на задворках американского рынка — звучит сурово, но это нужно признать, чтобы двигаться дальше и искать выходы. У нас есть северные
«best practices» — такие, как
Skype и
Spotify. Нидерланды известны за счет
TomTom и
Blender. Если в европейском изобразительном искусстве, театре, литературе и кино есть канон, есть теория и критика, то в интернет-культуре ничего из этого нет. Назовите хоть одного известного европейского интернет-критика. Евгений Морозов — да, но он родился в СССР! Для европейской культуры интернета не существует, и исследовать его невозможно.
Недавно ЕС прославился своим пассивно-агрессивным «Общим регламентом по защите данных» (GDPR). Но есть ли тут повод для гордости? Вряд ли. Для меня это запоздалый триумф юристов и брюссельских чиновников, которые до сих пор еще не ответили за те миллиарды евро, которые ЕС вложил в дорогие IT-проекты, обернувшимися в итоге пшиком. Потерпев неудачу сами, теперь они хотят контролировать других. Причиной их неудачи служит одержимость абстрактными ярлыками. Китайцы, например, мгновенно перенимают идеи у Кремниевой долины и быстро их разрабатывают (с помощью особых стартапов, вписанных в их культуру). Когда период роста заканчивается, они дают сервису свободно подстроиться под конкретные пожелания и запросы целевой аудитории. Брюссель же, напротив, от прямого соперничества с Кремниевой долиной отказывается. Вместо этого они выдумывают для своих программ пустые и непонятные родовые понятия, а потом зовут традиционных игроков объединяться с учеными — хотя смысл этих понятий остается загадкой и для них тоже. Псевдоакадемический контекст не идет на пользу ни «железу», ни умозрительной теории, ни интернет-критике.
Преодолевая нынешнее общеевропейское бедствие и
«великий регресс», мы должны включить стратегическое мышление и спросить себя, что нам делать. Невзирая на «Брекзит» и Трампа, Европе придется определиться со своей судьбой — и она это сделает. Что вселяет надежду — так это крепкие связи между такими продвинутыми городами, как Барселона, Неаполь, Берлин или Амстердам, которые пытаются отражать натиск национал-популизма и все еще сильного у европейских элит неолиберального глобализма. Альтернативы интернету получат шанс лишь при условии сильной поддержки снизу и самоорганизации.
Локальность сильна – это так. Именно на локальном уровне — в месте сплетения городской культуры и «общего стека» (или информации с общим доступом), – положение дел видно лучше всего. Это требует грамшианского подхода — нужно объединяться с хипстерами и мигрантами, экспатами и беженцами — короче, с «бизпрекариатом», entreprecariat (как говорит Сильвио Лоруссо). Мы должны показать всем, что у нас есть сильная политическая программа, независимые каналы организации и Воля к Господству, глубоко укорененная в повседневной культуре города. Воля, которая поможет нам победить ресентимент и создать полезное в практическим смысле общее достояние [
5].