Деколонизация работы с данными
Паял Арора
Мы попросили Паял написать пост для нашего блога, чтобы начать разговор, который почти не ведётся в России. Может быть, дело в сложном отношении российских исследователей к колониальным теориям, а может быть — в том, что сам этот разговор чаще всего ведётся в странах, которые были колонизаторами. Но нам кажется, что это важно для всех.
Проблема вот в чём: глобальный интернет — это детище Силиконовой долины, больших корпораций, это интернет с гуглом и твиттером, а также прозрачностью и публичностью, которые описаны и проблематизированы в Европе и США. Получается, что глобальность связана с Западом, и даже когда мы говорим про проекты, работающие в Африке или Индии, речь всё равно идёт о проектах, сделанных на западе для юга или востока.
Получается, что уровень неравенства только повышается с развитием технологий? Или нет? Или интернет — достаточно гибкая структура, чтобы мы могли влиять на происходящее? Уместно ли говорить о колониальности в этом контексте разделения Востока и Запада и глобального Юга и Севера? И, в конце концов, есть ли у нас другой способ мыслить технологии? Об этом мы спросили Паял Арору.
Проблема вот в чём: глобальный интернет — это детище Силиконовой долины, больших корпораций, это интернет с гуглом и твиттером, а также прозрачностью и публичностью, которые описаны и проблематизированы в Европе и США. Получается, что глобальность связана с Западом, и даже когда мы говорим про проекты, работающие в Африке или Индии, речь всё равно идёт о проектах, сделанных на западе для юга или востока.
Получается, что уровень неравенства только повышается с развитием технологий? Или нет? Или интернет — достаточно гибкая структура, чтобы мы могли влиять на происходящее? Уместно ли говорить о колониальности в этом контексте разделения Востока и Запада и глобального Юга и Севера? И, в конце концов, есть ли у нас другой способ мыслить технологии? Об этом мы спросили Паял Арору.
Возрождение колониального проекта в датаизированном (datafied) обществе
Сегодня в медиа все чаще обсуждают понятия вроде «колониализм данных» (data colonialism), «деколониальный компьютинг» (decolonial computing), «деколонизирующий дизайн технологий» (decolonizing technology design), «неоимпериалистические платформы» (neo-imperialistic platforms) и «проведение неоколониальной политики» (neocolonial policy making). Так, The Economist назвал растущее технологическое и материальное доминирование Китая на его «втором континенте» — в Африке, формой неоколониализма. The Guardian подверг критике «цифровой колониализм» Facebook в Индии, где поднялась волна протестов в связи с инициативой FreeBasics (в рамках которой люди с низким доходом получали бесплатный доступ к некоторым сайтам в обмен на свои данные). Для широкой маргинализированной общественности Facebook становится интернетом.
На протяжении десятилетий колониализм считался понятием из давно ушедшей эпохи, полузабытой идеей о том, как пересекается локальное и глобальное. Некоторые заявляли, что он был необходим для развития обществ — вне зависимости от того, победили ли они в результате глобализации или проиграли. Отдельные народы продолжают помнить о нём, полагая былое торжество своих империй важнейшим условием для нынешнего суверенитета. Поэтому столь интересно возрождение и новое восприятие глубинных последствий развития многовекового колониального проекта в условиях современной борьбы между технологической индустрией, постколониальными странами и их народами.
Сегодня не так много технологических компаний; непропорциональный контроль над данными пользователей имеют FAMGA (Facebook, Apple, Microsoft, Google, Amazon) и китайский BAT (Baidu, Alibaba и Tencent). Ситуация усугубляется тем, что наша жизнь датаизируется (becoming datafied) все сильнее и нам приходится — нравится это нам или нет, — постоянно сталкиваться с их всепроникающими и часто дискриминирующими последствиями [этой диспропорциональности]. В основе этого тренда, очевидным образом, лежит общая асимметрия власти между теми, кто «богат» данными и теми, кто «беден». Кто в этих технологических империях хранит, обрабатывает, распределяет, анализирует и запускает в обращение наши данные — вот тип вопросов, которых становится в последнее время всё больше.
Чтобы решить их, нам нужно предпринять критическую ревизию возрастающего неравенства данных в глобальном масштабе. Необходимо задаться вопросом — в каком формате модель колониализма применима к анализу этих динамик власти? Какие акторы вовлечены во властный аппарат? Как интернет может быть заявлен в качестве оригинальной и критической публичной сферы? Можем ли мы, наконец, говорить о глобальном колониальном воображаемом, в то время как сети и медийные коммуникативные практики пересекают любые границы?
При попытке ответить на эти вопросы на ум сразу приходит несколько вызовов.
1. У нас отсутствует общее понимание/консенсус относительно колониального проекта. Недавние события вроде публикации скандальной статьи «Случай колониализма» в высокорейтинговом журнале Third World Quarterly демонстрируют, что споры о благотворности колониализма для самих колонизируемых еще не утихли. Иначе говоря, логика такова — да, все это было скверно, но кое-что эти местные все-таки получили. И плевать, что речь идет об основанной на презумпции превосходства системной, жестокой и насильственной дегуманизации целого народа. Так что прежде чем превращать колониализм в метафору, нужно осознать, что его будут читать по-разному, и даже позитивно — если взять, скажем, аргумент о том, что колониализм много дал колониям, включая новые технологии, системы управления и европейские языки. Тот же риторический приём использовал Facebook, защищая распространение программы FreeBasics в развивающихся странах.
2. Сравнительные исследования могут улучшить наше понимание неравенства в данных. Очевидно, что разные страны будут реагировать на эти монополии данных по-разному. Если мы будем проводить исследования, например, в Азии, Африке, Латинской Америке или на Ближнем Востоке, то сможем выявить наш имплицитный этноцентризм и универсализм при анализе распространения и внедрения новейших медиа-технологий. Потребность в новом осмыслении глобализации обнажает также и новые формы соучастия. Например, многие международные сети сотрудничают с государственными режимами — как, например, все тот же Facebook в Эфиопии, — выступая в роли партнера и осуществляя цензуру, блокируя протестные голоса в интернете или заглушая протестные голоса в онлайн-среде.
3. Нужно осмыслить роль политик идентичности в колониальном сопротивлении. Необходимо искать способы дать слово «угнетенным», и уже сейчас появляются прорывные работы не только о говорении, но и о слушании и других воплощённых политиках (embodied politics). Стоило бы, возможно, подчеркнуть тот факт, что всё более противоречивые оценки в медиа вызывает интеллектуальный «Даркнет» (Intellectual Dark Web) — так, Джордан Петерсон, среди прочих, полагает, что любые политики идентичности токсичны для современного мышления и нам необходимо разом от них избавиться. Такая привилегированная точка зрения нуждается в переосмыслении, поскольку она обесценивает те исторические прецеденты, когда маргинальные сообщества солидаризировались через манифестацию собственной идентичности. Хотя история и показывает, что у политик идентичности есть темная сторона, они в немалой степени способствовали и серьезным социальным переменам.
В целом по мере того, как мы очерчиваем планы возможного развития, необходимо вписывать наши усилия в специфический региональный и социокультурный контекст. Необходимо картографировать все формы, в которых воплощается асимметрия власти, и идентифицировать ключевых акторов, стоящих за сегодняшними неоколониальными сетями. Вот несколько критических вопросов об этих вызовах — так сказать, «на подумать»:
На протяжении десятилетий колониализм считался понятием из давно ушедшей эпохи, полузабытой идеей о том, как пересекается локальное и глобальное. Некоторые заявляли, что он был необходим для развития обществ — вне зависимости от того, победили ли они в результате глобализации или проиграли. Отдельные народы продолжают помнить о нём, полагая былое торжество своих империй важнейшим условием для нынешнего суверенитета. Поэтому столь интересно возрождение и новое восприятие глубинных последствий развития многовекового колониального проекта в условиях современной борьбы между технологической индустрией, постколониальными странами и их народами.
Сегодня не так много технологических компаний; непропорциональный контроль над данными пользователей имеют FAMGA (Facebook, Apple, Microsoft, Google, Amazon) и китайский BAT (Baidu, Alibaba и Tencent). Ситуация усугубляется тем, что наша жизнь датаизируется (becoming datafied) все сильнее и нам приходится — нравится это нам или нет, — постоянно сталкиваться с их всепроникающими и часто дискриминирующими последствиями [этой диспропорциональности]. В основе этого тренда, очевидным образом, лежит общая асимметрия власти между теми, кто «богат» данными и теми, кто «беден». Кто в этих технологических империях хранит, обрабатывает, распределяет, анализирует и запускает в обращение наши данные — вот тип вопросов, которых становится в последнее время всё больше.
Чтобы решить их, нам нужно предпринять критическую ревизию возрастающего неравенства данных в глобальном масштабе. Необходимо задаться вопросом — в каком формате модель колониализма применима к анализу этих динамик власти? Какие акторы вовлечены во властный аппарат? Как интернет может быть заявлен в качестве оригинальной и критической публичной сферы? Можем ли мы, наконец, говорить о глобальном колониальном воображаемом, в то время как сети и медийные коммуникативные практики пересекают любые границы?
При попытке ответить на эти вопросы на ум сразу приходит несколько вызовов.
1. У нас отсутствует общее понимание/консенсус относительно колониального проекта. Недавние события вроде публикации скандальной статьи «Случай колониализма» в высокорейтинговом журнале Third World Quarterly демонстрируют, что споры о благотворности колониализма для самих колонизируемых еще не утихли. Иначе говоря, логика такова — да, все это было скверно, но кое-что эти местные все-таки получили. И плевать, что речь идет об основанной на презумпции превосходства системной, жестокой и насильственной дегуманизации целого народа. Так что прежде чем превращать колониализм в метафору, нужно осознать, что его будут читать по-разному, и даже позитивно — если взять, скажем, аргумент о том, что колониализм много дал колониям, включая новые технологии, системы управления и европейские языки. Тот же риторический приём использовал Facebook, защищая распространение программы FreeBasics в развивающихся странах.
2. Сравнительные исследования могут улучшить наше понимание неравенства в данных. Очевидно, что разные страны будут реагировать на эти монополии данных по-разному. Если мы будем проводить исследования, например, в Азии, Африке, Латинской Америке или на Ближнем Востоке, то сможем выявить наш имплицитный этноцентризм и универсализм при анализе распространения и внедрения новейших медиа-технологий. Потребность в новом осмыслении глобализации обнажает также и новые формы соучастия. Например, многие международные сети сотрудничают с государственными режимами — как, например, все тот же Facebook в Эфиопии, — выступая в роли партнера и осуществляя цензуру, блокируя протестные голоса в интернете или заглушая протестные голоса в онлайн-среде.
3. Нужно осмыслить роль политик идентичности в колониальном сопротивлении. Необходимо искать способы дать слово «угнетенным», и уже сейчас появляются прорывные работы не только о говорении, но и о слушании и других воплощённых политиках (embodied politics). Стоило бы, возможно, подчеркнуть тот факт, что всё более противоречивые оценки в медиа вызывает интеллектуальный «Даркнет» (Intellectual Dark Web) — так, Джордан Петерсон, среди прочих, полагает, что любые политики идентичности токсичны для современного мышления и нам необходимо разом от них избавиться. Такая привилегированная точка зрения нуждается в переосмыслении, поскольку она обесценивает те исторические прецеденты, когда маргинальные сообщества солидаризировались через манифестацию собственной идентичности. Хотя история и показывает, что у политик идентичности есть темная сторона, они в немалой степени способствовали и серьезным социальным переменам.
В целом по мере того, как мы очерчиваем планы возможного развития, необходимо вписывать наши усилия в специфический региональный и социокультурный контекст. Необходимо картографировать все формы, в которых воплощается асимметрия власти, и идентифицировать ключевых акторов, стоящих за сегодняшними неоколониальными сетями. Вот несколько критических вопросов об этих вызовах — так сказать, «на подумать»:
- Как нам использовать модель деколониализации для изучения справедливости и неравенства данных? Какие подводные камни предполагает использование этих понятий?
- Как сделать так, чтобы это обсуждение учитывало голоса бесправных в сфере данных? В какой степени политики идентичности являются токсичными или усиливающими (empowering) в этой дискуссии?
- Какие сейчас возникают формы цифрового сопротивления, и с какими вызовами мы сталкиваемся в попытках понять эти формы и движения?
Revival of the colonial project in the datafied society
We see an increasing emphasis and usage of terms like «data colonialism», «decolonial computing», «decolonizing technology design», «neo-imperialistic platforms» and «neocolonial policy making». For example, The Economist framed China's growing technological and material dominance in Africa, its «second continent», as a form of neocolonialism. The Guardian critiqued Facebook's «digital colonialism» in India as it faced a showdown by people protesting against its FreeBasics initiative, where low-income people could access select sites in exchange for their data. Facebook becomes the internet for a vast marginalized public.
The fact is that for decades, colonialism was considered a notion of the bygone era, a remnant of past imaginations of how the local and global intersected. Some considered it a necessity for the social evolution of societies- the winners and losers of globalization. Few nations chose to remember and when they did, their empires were viewed as triumphant and essential to their current day sovereignty. It thereby is promising to see the revival and recognition of the deep aftermath of the centuries old colonial project take form in the contemporary power struggle between technology industries, postcolonial countries and their people.
Today we have a few technology companies, whether it's the FAMGA (Facebook, Apple, Microsoft, Google, Amazon) or China's BAT (Baidu, Alibaba, and Tencent) gain disproportionate control over citizen's data. This is amplified by the fact that our lives are increasingly becoming datafied and whether we like it or not, we are confronted with its wide ranging and oftentimes discriminatory consequences. Clearly at the heart of this trend is a major power asymmetry between those who are «data rich» and «data poor». Questions abound on who actually controls our data in terms of storage, curation, management, analysis, and circulation in this technological empire-building.
We need to push this momentum forward by critically unpacking this growing data inequality in a global landscape. We need to ask questions like how is the framework of colonialism useful in addressing such power dynamics? What kind of actors are involved in this power apparatus? How can we reclaim the internet as a critical and genuine public sphere? And, can we talk of a global colonial imaginary as networks and media communicative practices cross borders?
Couple of challenges come to mind if we are to move ahead with this pursuit.
1. We cannot assume there is a shared understanding/consensus on the colonial project: Recent events such as the publication of a controversial paper «the case for colonialism» in the high ranking journal Third World Quarterly goes to show that there is still debate out there on whether colonialism was also beneficial for the colonized subjects. In other words, the logic is as such — sure, it was bad but the natives also reaped some rewards. Never mind that this was a systematically brutal and violent dehumanization of entire people based on the premise of inherent superiority. So, before we can even use colonialism as a metaphor, we need to recognize that it would be read in multiple and even positive ways — for instance, the argument that colonialism benefited the colonies in a number of ways including giving them new technologies, new systems of governance and European languages, akin to how Facebook's free basics has defended itself in spreading its wings across developing nations.
2. Comparative work can advance our understandings on data inequality: Clearly, these data monopolies will have different and particular responses within different countries. We need to situate our exploration in diverse contexts in Asia, Africa, Latin America and the Middle East for instance, to parse out the underlying ethnocentricism and implied universalisms pervasive in approaching the scaling and embedding of new media technologies. The demand for new globalization theorizations can also reveal new forms of complicity. For example, many technological multinationals work with state regimes, such as Facebook in Ethiopia and sometimes act as a partner to censor, block and silence online protesting voices.
3. We need to situate the role of identity politics in colonial resistance: We need to seek for ways in which the «subaltern» can speak and some innovative work is emerging on not just speaking but listening and other embodied politics. Perhaps it would be useful to underline the fact that there is a rise of a polarizing media discourse on the intellectual dark web by the likes of Jordan Peterson among others who believe identity politics of all kinds are toxic to contemporary thinking and we need to discard them altogether. This privileged perspective needs addressing as it negates the historical solidarity movements generated by marginalized communities through collective voices. While indeed identity politics has a dark side as history has shown us, it has also been deeply enabling to create serious social change.
Basically, as we chalk our pathway ahead, we need to situate this endeavor within specific regional and socio-cultural contexts. We should map out the ways in which power asymmetries are materializing and identify the key actors driving current day neocolonial networks. Some critical questions to leave you with to get us all thinking collectively to untangle these challenges are:
Lastly, can we speak of a global colonial imaginary and apparatus as power structures are being reorganized by the techno-oligarchs in this datafied society?
The fact is that for decades, colonialism was considered a notion of the bygone era, a remnant of past imaginations of how the local and global intersected. Some considered it a necessity for the social evolution of societies- the winners and losers of globalization. Few nations chose to remember and when they did, their empires were viewed as triumphant and essential to their current day sovereignty. It thereby is promising to see the revival and recognition of the deep aftermath of the centuries old colonial project take form in the contemporary power struggle between technology industries, postcolonial countries and their people.
Today we have a few technology companies, whether it's the FAMGA (Facebook, Apple, Microsoft, Google, Amazon) or China's BAT (Baidu, Alibaba, and Tencent) gain disproportionate control over citizen's data. This is amplified by the fact that our lives are increasingly becoming datafied and whether we like it or not, we are confronted with its wide ranging and oftentimes discriminatory consequences. Clearly at the heart of this trend is a major power asymmetry between those who are «data rich» and «data poor». Questions abound on who actually controls our data in terms of storage, curation, management, analysis, and circulation in this technological empire-building.
We need to push this momentum forward by critically unpacking this growing data inequality in a global landscape. We need to ask questions like how is the framework of colonialism useful in addressing such power dynamics? What kind of actors are involved in this power apparatus? How can we reclaim the internet as a critical and genuine public sphere? And, can we talk of a global colonial imaginary as networks and media communicative practices cross borders?
Couple of challenges come to mind if we are to move ahead with this pursuit.
1. We cannot assume there is a shared understanding/consensus on the colonial project: Recent events such as the publication of a controversial paper «the case for colonialism» in the high ranking journal Third World Quarterly goes to show that there is still debate out there on whether colonialism was also beneficial for the colonized subjects. In other words, the logic is as such — sure, it was bad but the natives also reaped some rewards. Never mind that this was a systematically brutal and violent dehumanization of entire people based on the premise of inherent superiority. So, before we can even use colonialism as a metaphor, we need to recognize that it would be read in multiple and even positive ways — for instance, the argument that colonialism benefited the colonies in a number of ways including giving them new technologies, new systems of governance and European languages, akin to how Facebook's free basics has defended itself in spreading its wings across developing nations.
2. Comparative work can advance our understandings on data inequality: Clearly, these data monopolies will have different and particular responses within different countries. We need to situate our exploration in diverse contexts in Asia, Africa, Latin America and the Middle East for instance, to parse out the underlying ethnocentricism and implied universalisms pervasive in approaching the scaling and embedding of new media technologies. The demand for new globalization theorizations can also reveal new forms of complicity. For example, many technological multinationals work with state regimes, such as Facebook in Ethiopia and sometimes act as a partner to censor, block and silence online protesting voices.
3. We need to situate the role of identity politics in colonial resistance: We need to seek for ways in which the «subaltern» can speak and some innovative work is emerging on not just speaking but listening and other embodied politics. Perhaps it would be useful to underline the fact that there is a rise of a polarizing media discourse on the intellectual dark web by the likes of Jordan Peterson among others who believe identity politics of all kinds are toxic to contemporary thinking and we need to discard them altogether. This privileged perspective needs addressing as it negates the historical solidarity movements generated by marginalized communities through collective voices. While indeed identity politics has a dark side as history has shown us, it has also been deeply enabling to create serious social change.
Basically, as we chalk our pathway ahead, we need to situate this endeavor within specific regional and socio-cultural contexts. We should map out the ways in which power asymmetries are materializing and identify the key actors driving current day neocolonial networks. Some critical questions to leave you with to get us all thinking collectively to untangle these challenges are:
- How can we use the decolonial framework to address data inequalities and justice today? What do you think are the pitfalls in the usage of this lens?
- How do we bring in the «voices» of the vast data disenfranchised in this conversation? To what degree are identity politics toxic or empowering in this conversation?
- What are the emerging forms of digital and data resistances out there and what are the most important challenges we face when capturing the authenticity of these movements?
Lastly, can we speak of a global colonial imaginary and apparatus as power structures are being reorganized by the techno-oligarchs in this datafied society?